Владислав Долгошея — одессит, бывший политзаключенный, активный участник движения «Куликово поле» в 2014—2015 гг. В июне 2015 года вместе с отцом Русланом, возглавлявшим русский военно-патриотический клуб «Черноморский витязь», был арестован СБУ по подозрению в организации диверсий в Одесской и Николаевской областях
Владислав находился в Одесском СИЗО более 4 лет, свою вину категорически отказывался признавать, несмотря на многократно оказанное на него физическое и моральное давление со стороны сотрудников СБУ. Владислав получил свободу 29 декабря 2019 года в рамках обмена военнопленными между Украиной и ДНР. С 2020 по 22 февраля 2022 года занимался журналистской, волонтерской и социальной деятельностью в Донецке. С февраля прошлого года добровольно вступил в ряды Народной милиции ДНР, приняв в участие в российской специальной военной операции на Украине. 18 января 2023 года получил ранение в районе Авдеевки.
— Владислав, что побудило вас пойти в армию и принять участие в СВО?
— Во-первых, я одессит. Для меня Отечество и Россия — синонимы. Как одессит, я не мыслю своего родного города вне России. Кроме того, как человек поживший в Донецке и прикипевший к этому городу и людям, я пошёл добровольцем в начале войны, потому что был уверен в том, что Украина пойдет в наступление. Поэтому я хотел защитить Донбасс — свой край, край, который приютил меня и дал много близких людей.
— Какие боевые задачи вам довелось выполнять? Не тяжело психологически дался переход от мирной жизни к военным будням?
— Я служил в артиллерии, пехоте и разведке, собственно, выполнял все задачи, связанные с этими родами войск. Кроме того, освоил новую для нашей армии профессию — оператор БПЛА. Лично для меня всë просто, никакой эмоциональной нагрузки. На передке я выполняю поставленную задачу, в тылу я существую, как обычный человек. Возможно, возраст способствует быстрой адаптации или склад характера. В любом случае, я переношу смену обстановки легко, хотя, признаться, с фронтовиками общаться гораздо проще, чем с отдельными гражданскими чиновниками.
— Достаточно ли ваше подразделение обеспечивается необходимыми материальными ресурсами?
— На данный момент, я фактически нахожусь на российском контракте. Обеспечение смотря чем. Оружие, стрелковый боекомплект — этого хватает. Однако в подразделениях наблюдается «снарядный голод», что критически сказывается на выполнении боевых задач. В случае наступления невозможно подавить огневые позиции противника. Что касается остальных полезных вещей, вроде «Мавиков» и прочей амуниции — это всецело на плечах волонтерского движения.
— В последнее время вы были на авдеевском участке. Почему продвижение в Донбассе дается российским силам настолько тяжело?
— Авдеевка — хорошо укрепленный участок обороны противника. Разговоры про этот участок фронта лишние, потому что у меня впечатления свежие, а линия фронта в том направлении не изменилась.
— Что, по-вашему, может считаться победой и чего России не хватает для ее достижения?
— Победа России — уничтожение украинского государства. Деконструкция украинской политической нации. Освобождение временно неподконтрольных России территорий Новороссии и Малороссии. Зачистка русских земель от язвы украинского национализма. Интеграция населения данных территорий в российское общество. Нам не хватает осознания того, что эта война тотальная, нашими врагами она ведётся на уничтожение. Украинский национализм не остановится, пока не уничтожит Россию и русский народ. Из этого осознания будет расти русское национальное чувство, которое позволит принимать правильные решения на всех уровнях. Наша победа неотвратима и неизбежна. Задача каждого из нас — приблизить еë своими сверхусилиями.
— Не пугает ли вас возможность перемирия в какой-либо форме?
— Всякое перемирие с Украиной — долгая смерть России. Многие еще не осознали, но Минские соглашения позволили Украине создать оборону и армию, консолидировать население вокруг русофобских идей. Нам нужно понимать, что каждый день мира с Украиной — два дня в будущей войне.
— Расскажите подробнее о вашем ранении. Как себя чувствуете после него?
— При взятии вражеского окопа наткнулся на мину, получил серьезную травму коленной чашечки, многочисленные переломы и разрывы. К счастью, обошлось без ампутации ноги. Сейчас прохожу курс первичной реабилитации, далее будет операция, постоперационное восстановление. Врачи обещают поставить на ноги, буду ходить и бегать. Конечно, стеснение в движении не может не напрягать. Но эмоционально чувствую себя хорошо, меня периодически навещают товарищи, с которыми не виделся долгое время по разным причинам. Я уверен, что со временем вернусь в армию и приму деятельное участие в возвращении Одессы в родную гавань.
— Как настроение у других раненых, находящихся в госпиталях?
— За месяц после ранения я поменял пятый госпиталь, поэтому имею выборку из 17 человек, которые были со мной в одной палате, включая трех людей с ампутациями. В основном российские мобилизованные, несколько контрактников и пару бойцов НМ ДНР и ЛНР. Есть люди, которые поступили недавно, а есть — которые уже находятся на реабилитации.
Общее настроение хорошее, люди рады, что остались живы. Депрессий я не замечал. Людям, которые прошли ампутацию, хуже, чем остальным, но при разговорах понятно, что у них уже наступило смирение. Всё что они хотят — вернуться домой к детям и жёнам. Становится вопрос про трудоустройство, тут люди начинают перебирать варианты и нервничать. Я считаю, что нам необходимо создавать ветеранские организации, которые будут заниматься помощью бойцам в той или иной степени утративших трудоспособность. (В день, когда готовилось к публикации интервью, стало известно из Послания президента РФ Владимира Путина Федеральному Собранию, что в России создается специальный Фонд для ветеранов войны и их семей. — Ред.).
— Насколько, на ваш взгляд, острым является вопрос их психологической реабилитации?
— Основной вопрос психологической реабилитации раненных бойцов заключается в постгоспитальном периоде. Хорошее настроение в госпитале обусловлено частым посещением волонтёров, врачей и близких. Но мы понимаем, что после выписки, если боец получил ранения, несовместимые с дальнейшим несением службы, он окажется один на один с миром, населённым обычными гражданскими лицами.
Конечно, некоторые люди способны заполнить создавшийся вакуум родными и близкими, также начнут работать и/или вольются в социальную жизнь. Но другие бойцы будут лишены внимания и впадут в депрессию, которая ведет к дурным последствиям в виде саморазрушения и/или суицида. Нашему обществу необходимо создание института военных психологов. Специалисты должны вести людей до приспособления к новым жизненным обстоятельствам. Это значит, что необходима работа после госпиталя и реабилитации. Пока я лежал в госпиталях, нас посещали психологи. Почти в каждом учреждении, это были специалисты МЧС. Но как глубоко они могут прорабатывать состояние бойцов — вопрос открытый.
— Поддерживаете ли еще с кем-то общение из одесситов? Представим: Одесса, она вновь стала русской, что будете делать дальше?
— Большинство одесситов, с которыми я общаюсь, находятся с нашей стороны и приближают победу в армии, журналистике, волонтёрском движении. После победы я приложу все свои силы, чтобы Одесса стала жемчужиной в составе России, а украинство никогда не подняло голову.
РИА Севастополь — Новости СВО
Источник Украина.ру